— А я-то тут при чем? Что мне, дырка сзаду, воевать, что ли, с князем?
— Ни в коем разе! Бунт князья давят жесточайше, да и за обиды своих людишек карают беспощадно.
— И что ж тогда?
— А то, что между простым селом и боярским — с дружиной — разница есть, и разница существенная. Да, за княжьего человека спрос суровый, но ему-то, ежели убили, уже все равно. Для грабителя, в случае гибели, смысл грабежа теряется начисто — награбленное уже не потратишь. Да и остальные при таком повороте дела предпочтут не рисковать, а поискать добычу полегче. У татей, хоть простых, хоть княжьих, ухватка всегда одинаковая — рвать в первую очередь с тех, кто сопротивляться не может.
— Угу, так они и утерлись, дырка сзаду, и князь смолчал. Да что ты мне тут…
— Нет, конечно! Не утерлись и не смолчал… если дело с боярином-одиночкой имеют. А вот если сотни в тысячу собраны, да тысяча та сильна…
— Опять, выходит, война!
— Совсем наоборот! Никакой войны, а даже любовь и согласие!
— Ну это ты заврался! Какая любовь, дырка сзаду, коли сила на силу? Не знаю, что ты такое в книжной науке превзошел, как о тебе болтают, а только жизни ты не знаешь — молод еще! Запомни: промеж жерновов уцелеет не самое твердое зерно, а то, которое ямку в жернове нашло и в ту ямку закатиться сумело! Так-то, дырка сзаду! А то развел тут: сотни… в тысячу собранные…
— Вот я и говорю: «Не годен!» — неожиданно вставил Егор. — Мы ведь не те зерна ищем, что в ямку закатиться норовят, да и не зерна вовсе, а камешки, что потверже жернова будут. Им-то ямка не требуется — так устоят, да еще и сам жернов покорябают.
— А вы, значить, такие твердые? — язвительно ощерился Семен.
— А мы, значить, да — такие твердые, — передразнил Егор.
— И через это у вас, дырка сзаду, с князем любовь и согласие?
— И через это князь Вячеслав Владимирович нашему воеводе златую шейную гривну пожаловал.
— Э?.. Ишь ты, едрить тя в грызло…
Пока Егор с Семеном обменивались язвительными репликами, Мишка прислушивался к тому, что творится на Припяти. И понимал, что бесполезно — протоку, в которой были укрыты трофейные ладьи, отделяло от основного русла довольно приличное расстояние, да еще и заросшее лесом, но все равно не мог удержаться — прислушивался.
«Как там у Демьяна? Хотя Арсений, конечно, присмотрит, глупостей натворить не даст… А может быть, полочане в Припять и не вылезут, уйдут к Пинску? Погодите, сэр, какая-то у вас только что мысль интересная мелькнула… очень, между прочим, показательная. Да! Вы обратили внимание, как ваши собеседники отреагировали на ваш пассаж „У татей, хоть простых, хоть княжьих, ухватка всегда одинаковая?“ Вот именно! Никак не отреагировали — восприняли как само собой разумеющееся! Каково? Сказано „княжьи тати“, а народ безмолвствует! Вам, сэр Майкл, это ничего не напоминает? Ага! Совершенно справедливо, позволю себе заметить, — напоминает, практически копирует, ТАМОШНЕЕ отношение населения к ментам от так: девятьсот лет разницы и… никакой разницы! Простите великодушно за невольный каламбур. Но тогда… получается, что „адмирал Дрэйк“ Ваньку валяет — все ему известно и понятно… Хотя нет. То, что систему может победить только другая система, ему и в голову не приходит… как ТАМ — отмахаться от ментов можно фээсбэшной или депутатской ксивой или чем-то подобным — знаком принадлежности к другой системе, не менее сильной. Что ж, тогда дальнейший разговор понятен, никуда вы не денетесь, „сэр Фрэнсис Дрэйк с отверстием в интимном месте“».
— А как вы думаете, не тяготится ли князь своей зависимостью от мнения дружины? — спросил Мишка сразу всех собеседников, ни к кому конкретно не обращаясь. — Вроде бы полновластный правитель, землей повелевает, суд и расправу чинит и… все прочее, что князьям надлежит, но всегда приходится ему помнить, что дружина может сказать: «Без нас решил — без нас и верши». А по любому важному делу — пир устраивай да мнение дружины выслушивай. И постоянно от людей своих слышать: «Дай, дай, дай!» Дай злата, дай власти, дай безнаказанности, дай гордыню потешить, и чем больше даешь, тем больше хотят…
— Ой, бедняжка! Нам чего теперь, дырка сзаду, поплакать над тяжкой княжьей долей?
— Плакать ни к чему, а вот подумать было бы полезно! — не принял Мишка язвительной тональности, раскрутившейся по ходу препирательств между Егором и Семеном. — Вспомнить, к примеру, что ты делаешь, когда у тебя ладья или насад при погрузке излишне на один борт кренится?
— Тьфу, балаболка! Ладья-то тут при чем, дырка сзаду…
— А все-таки, что делаешь?
— Чего, чего… груз перекладываю, чтобы…
— Чтобы, значит, противовес был?
— Нет, дырка сзаду! Чтобы за борт груз выпал! — Похоже, «адмирал Дрэйк» начал дозревать до аргументации типа «сам дурак». — Что ты дурь-то всякую…
— А что может стать противовесом, если дружина ладью княжьей власти на один борт кренит?
— Э?..
— Наша тысяча, — негромко, но очень весомо и неожиданно для собеседников вставил Треска. — Которая из сотен слагаться будет.
«Сэр, вы это слышали? НАША! Ай да мэтр Треска! То-то он род оседлал — политику сдержек и противовесов на интуитивном уровне сечет!»
— И этот туда же! — Семен шлепнул ладонью по доскам кормового настила. — Нам только и дела, что княжьи заботы разбирать, дырка сзаду! Своих собственных нам мало уже! Вы каким местом думаете-то?..
— Да уж, вестимо, не тем, в котором дырка! — не дал Семену договорить Мишка. — А чем мы, по-твоему, сейчас занимаемся? Набег на Туровские земли отбиваем! Как раз то, что должен был бы сам князь с дружиной делать. Но он же с братьями в Степь ушел.